— Со мной все в порядке, — заверила она, — Простите, что я оказалась такой плаксой. Просто знаю, как ей без меня плохо.
Он вытер следы слез.
— Я знаю, но плохо не только Долли. Вам тоже плохо без нее точно так же, как ей без вас.
— Мне? — Удивившись, Линда энергично потрясла головой. — Нет, нет, со мной все в порядке.
Энтони посмотрел ей в глаза.
— Нет, не все. Как с вами может все быть в порядке? Вы ведь тоже осиротели. Не только Долли.
— Но я настолько старше, — возразила Линда, не принимая сочувствия, с ходу отметая даже намек на то, что может в чем-то нуждаться. — Я гораздо старше и лучше понимаю…
— Никто в действительности не понимает смерть. — Брук нежно провел рукой по ее волосам. — Очень больно терять любимого человека, и неважно, сколько тебе при этом лет.
Лин уже открыла рот, чтобы опять возразить, по Тони приложил палец к ее губам. Сколько еще она может быть опорой для других? Это забирает так много сил. Настало время, чтобы кто-то позаботился о ней самой. Несомненно, она заслужила это.
Брук смахнул повисшие на ресницах слезы, и она медленно прикрыла глаза. Ресницы блестели от влаги, и он вытер их тоже.
— Бедняжка. Вам и так в жизни досталось, и вот теперь на Рождество вы на этой заброшенной горе, в чужом доме, без тепла, без электричества, без друзей… С человеком, которого вы ненавидите…
Ее ресницы взметнулись.
— Это неправда, — сказала она с легким смущением, как будто сама была удивлена тем фактом, что ее отношение к Энтони изменилось. — Во всяком случае, сейчас — не так.
— Рад слышать. — Брук убрал с ее лица волосы. Они тоже были влажные, но такие мягкие и шелковистые, что ему захотелось погрузить пальцы глубоко в них и, не переставая, гладить и ласкать. Энтони с трудом подавил это желание. — Это немного облегчает ситуацию, — сказал он, убирая с мокрой щеки последнюю прядь волос. — Но все же у вас не будет счастливого семейного Рождества, как вы надеялись, верно? Ни подарков, ни индейки, ни елки…
Уголки ее рта дрогнули. Движение еще нельзя было назвать улыбкой, но на сердце собеседника посветлело.
— Зато у меня есть целая корзина больших красных бантов, — сказала она. Смех и слезы смешались в этой маленькой шутке.
Бог мой, да она сильная! И очень красивая. Наклонившись, Брук поцеловал ее в уголок дрожащих губ. От легкого прикосновения, которым он хотел как бы отдать дань стойкости, по его телу пробежал электрический ток. Застигнутый врасплох реакцией собственного тела, Тони был не в силах оторваться от девушки, хотя и приказал себе сделать это немедленно.
Лин не противилась, и Брук продолжил исследовать ее губы, покрывая их поцелуями от одного уголка до другого, задерживаясь на чувствительной серединке. Ее губы были сладкие на вкус, теплые и припухшие от слез. Все его тело напряглось, требуя большего. Требуя всю ее целиком.
— Тони… — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, и в них он увидел вопросы, которые всплывали и у него в голове. Что он делает? Почему он ее целует? Что он от нее хочет?
На эти вопросы не было ответов. Во всяком случае, убедительных. Энтони пытался уверить себя: он целует потому, что хочет успокоить, разделить тревоги и выразить поддержку и восхищение. Но знал, что звучит это крайне не убедительно. Попросту говоря, он лжет самому себе. Возможно, он не знает, что стоит за поцелуями, но зато точно знает, что не стоит. Ничего общего с милосердием и благотворительностью эти поцелуи не имеют.
— Ну, — сказал Энтони с несколько деланной бодростью, что прозвучало фальшиво, вроде подбадривания лежащего в постели неизлечимо больного. — Пока буря не разразилась вновь, может быть, я пойду на охоту и раздобуду что-нибудь, чего не хватает для полного праздника.
Хотя соблазнительные губы Линды, розовые и пухлые, были все еще призывно полуоткрыты, она взяла себя в руки и отступила на шаг, вежливо улыбаясь.
— Святые небеса! Звучит серьезно. Неужели вы собираетесь достать славный верный мушкет и подстрелить индейку?
— Нет. — Брук усмехнулся. — Я не знаю, что с ней делать. Индейки — это по части Тролля. — Он приподнял брови. — Но если вы…
— Даже не найдетесь, — твердо сказала Линда.
— Отлично. Тогда придется довольствоваться традиционным рождественским обедом Брука: омлет с кукурузными лепешками.
— Кошмар. — Линда наморщила носик. — Не думаю, что буду голодна.
Хозяин рассмеялся.
— Неженка слабонервная.
Девушка улыбнулась в ответ, и Брук стремительно схватил ее за руку, потащил в другой конец комнаты.
— Собирайтесь, — сказал он. — Быстрее. Мы пойдем в одно место, и вам нужно одеться соответствующим образом.
— Куда? — спросила Линда, но Тони не отвечал. Он продолжал крепко держать ее за руку, пока не нашел коробку с одеждой Пегги.
Энтони чувствовал неожиданное юношеское волнение от мысли, что собирается сделать то, что не делал годами, — возможно, с тех пор, как был в возрасте Долли.
— Куда? — повторила девушка, терпеливо стоя рядом, в то время как он копался в коробке в поисках нужных вещей. Через пару минут ее терпение иссякло, она начала трясти его руку и требовать ответа. — Скажите мне, черт побери. Куда мы идем?
— На охоту, — наконец ответил Брук, вытаскивая из коробки красный лыжный костюм. — Мы идем на охоту за дикой канадской рождественской елкой.
К тому времени как Лин полностью оделась, она была без сил. Никогда еще ей не приходилось натягивать такое количество одежды. Она надела теплое белье, эластичные лыжные брюки, эластичную курточку на молнии с длинными рукавами, обтягивающую, словно вторая кожа, парку, носки, шерстяные гольфы, ботинки, перчатки и, наконец, лыжную шапочку в тон. На это у нее ушло полчаса.